Я ошиблась. Не было никакой тревоги. Леон увидел, что мы ушли, удостоверился в этом и вернулся к себе, ожидая у телефона. Ночь еще не кончилась, и Леон спустил на нас своего сторожевого пса. Бернара, которого заставили протрезвиться? Рауля?

Я повернулась и побежала к хижине под покровом черных сосен. Филипп тихонько постучал в дверь.

Прошло полминуты, три четверти минуты. Я стояла рядом с Филиппом, пытаясь преодолеть спазм страха, возникший где-то глубоко в сердце. Через мгновение все ужасы кончатся: раздастся успокаивающий звук шагов англичанина, Блейк подойдет к двери, щелкнет замок, на полу веранды появится желтый клиновидный отсвет огня, проникший через полуоткрытую дверь, и в прохладном ночном воздухе повеет теплом.

В лесу стояла тишина. Воздух обвевал спину холодом. Прошла минута, полторы минуты. Ни звука. Блейк, должно быть, все еще не проснулся.

— Постучать еще?

— Да, Филипп. Сильнее.

Я вздрогнула, когда он резко постучал костяшками пальцев о дерево. В ночном безмолвии леса это прозвучало как удар барабана. Мне казалось, что мы разбудили всех лесных зверей.

В последовавшей тишине я услыхала далеко внизу на дороге рычание мчащегося на полной скорости автомобиля.

Из шале не доносилось ни звука.

— Там никого нет. — Голос Филиппа дрожал; он, должно быть, кроме всего прочего, страшно устал, и это заставило меня собраться.

— Он просто очень крепко спит, — спокойно сказала я. — Давай посмотрим, может быть, нам удастся войти. Он не рассердится, если мы его разбудим.

Филипп поднял задвижку и толкнул дверь. К моему удивлению, она сразу открылась. Мальчик нерешительно ступил вперед, но я тихонько подтолкнула его, и он вошел прямо в комнату. От звука мотора, отдающегося в глубине долины, у меня по спине поползли мурашки.

— Мистер Блейк, — тихо позвала я, закрыв дверь, — мистер Блейк. Вы здесь?

Нас встретила тишина. Гулкая тишина пустого помещения.

По описанию Уильяма я знала, что в хижине всего одна комната, у задней стены небольшая пристройка-кладовая и кухня. Дверь, которая, по моим предположениям, вела туда, была закрыта. Комната, в которой мы стояли, служила одновременно столовой, спальней и гостиной.

Блейк, должно быть, недавно ушел. Вспомнив об огоньке в его окне, увиденном мной не больше часа назад, я не нуждалась в других доказательствах того, что он был здесь и засиделся довольно поздно. В печке еще тлели угли, вкусно пахло жареным мясом. Наверное, он поработал, приготовил себе ужин, а потом решил, несмотря на поздний час, спуститься в кабачок «Кок Арди». Одеяла на стоявшей в углу кровати были сложены аккуратной стопкой.

Полупустая комната была небольшой, от бревенчатых стен, пола и потолка, сделанного из сосновых досок, веяло смолистым ароматом леса, особенно ощутимым в нагретом воздухе. В комнате стоял приземистый самодельный стол, пара деревянных стульев и очень жесткая на вид кровать, под которой помещался какой-то ящик. В углу был прибит небольшой подвесной шкафчик; на полке, у изголовья кровати, были расставлены книги. На вешалках у печки была всякая всячина — веревки, рюкзак, старая куртка цвета хаки. На чистых тряпках под ними лежали разнообразные инструменты. В самом углу деревянная лестница вела к чердачному люку.

— Может, останемся здесь?

В голосе Филиппа появились ноющие нотки: он, должно быть, совсем выбился из сил. Меня тоже пугала мысль о том, что нам надо идти дальше. Куда идти? Наверно, так должна чувствовать себя преследуемая охотниками лиса, которой ценой последних, тщательно рассчитанных усилий удается забраться в свою нору. Я посмотрела на закрытую дверь, на теплую печку, на Филиппа:

— Да, конечно.

Машина, наверное, мчится на полной скорости по пути на виллу Мирей. Здесь нас вряд ли станут искать.

Я спросила:

— Как ты думаешь, ты сможешь взобраться по этой лестнице?

— По этой? Да. А что там наверху? Зачем нам лезть туда?

— Понимаешь, — объяснила я, — здесь, внизу, только одна кровать, на ней спит мистер Блейк. Может, он вернется и ему захочется спать. И кроме того, тебе не кажется, что там мы сможем спрятаться лучше? Ты сможешь сидеть тихо, как мышка, если кто-нибудь войдет?

Он поднял на меня глаза, которые казались еще больше на бледном, измученном личике, закусил губы, кивнул. Кажется, если бы в эту минуту здесь появился Леон де Вальми, я бы убила его собственными руками. Я коротко сказала:

— Ну вот что. Мы не должны оставлять никаких следов. Вдруг сюда кто-нибудь войдет раньше, чем вернется мистер Блейк? У тебя мокрые ботинки? Да, немного. У меня тоже. Мы их снимем — нет, постой на циновке, малыш, вот так, хорошо. А теперь сними их и побудь тут немного, погрейся у печки, пока я пойду на разведку.

К счастью, крышка люка была легкой и ею, по-видимому, часто пользовались. Во всяком случае, она открылась легко и бесшумно, и, стоя на лестнице, я просунула голову и руки в люк и осветила чердак лучом фонарика, очень надеясь, что там не будет уж слишком скверно. Я с облегчением вздохнула. Чердак был почти таким же чистым, как и комната внизу, там было не очень холодно и совсем сухо. Он служил чем-то вроде кладовой: я увидела ящики и канистры, мотки веревки, барабан с проволокой и, главное, — что было самым важным для нас — кучу брезента и мешковины, там, где проходила дымовая труба, у покатого края кровли.

Я быстро спустилась и доложила Филиппу о результатах разведки.

— Там очень тепло, — бодро сказала я, — особенно над печкой. Ты можешь сунуть ботинки в карманы и тихо убраться наверх, пока я подберу парочку одеял? Я передам их тебе. Пока я не могу отдать тебе фонарик, так что не отходи слишком далеко от люка.

Как я и думала, в ящике под кроватью было несколько запасных одеял. Направив туда луч фонарика, я вытащила несколько штук, с трудом поднялась по лестнице и передала одеяла прямо в руки Филиппу, который ожидал меня у люка. Наконец я взобралась по лестнице, остановилась рядом с ним и еще раз осветила маленькую комнату под нами... Ничто не выдавало нашего присутствия: пол был сухой, кровать аккуратно застелена, дверь закрыта, но не заперта...

Мы тихо закрыли люк, проползли — стоять можно было только в середине чердака — подальше от лестницы и улеглись возле печки. От трубы шло приятное тепло, одеяла были толстые и мягкие, маленький темный чердак с крутыми треугольными стенами создавал иллюзию уюта и безопасности.

И тогда, разделив пополам плитку шоколада и помолившись — и то и другое значительно успокоило нас, — мы наконец улеглись, чтобы провести здесь спокойно хотя бы оставшееся время ночи.

Филипп уснул почти мгновенно, свернувшись, как обычно, в маленький клубок и прижавшись ко мне. Я с чувством облегчения подоткнула под него одеяло и легла, прислушиваясь к его легкому дыханию и к слабым шорохам, которые раздавались в окутавшей нас тишине.

Ветер, казалось, прекратился, потому что лес — такой близкий, укрывший нас под кроной своих деревьев, — наконец затих. Слышался только непрерывный слабый гул сосен, похожий на долгий вздох. В хижине иногда раздавались слабые звуки спящего дома: скрип осевшей доски, падение догоревшего в печке уголька, мышиные шорохи в стенах. Я лежала, стараясь утихомирить беспокойные мысли о завтрашнем дне. Среда... еще один день, и я избавлюсь от своего бремени: отведу Филиппа или прямо на виллу Мирей, или, если это окажется невозможно, позвоню по телефону. Все очень просто. Просто.

Когда утром в хижину явится Уильям Блейк, все станет еще проще. Если он сможет отвезти нас, мы будем в полной безопасности. Сейчас мне надо успокоиться и постараться уснуть. Ни Леону де Вальми, ни Бернару не придет в голову искать меня здесь. Правда, когда-то в разговоре с Раулем я упомянула об Уильяме (от этой мысли я вздрогнула), и он может сообразить, о ком шла речь, но, конечно, Рауль в этом не замешан. Рауль в Париже. Он не имеет никакого отношения ко всему этому. Мы здесь в безопасности, в полной безопасности... Я могу уснуть...