Он не спеша прошел половину пути, и вдруг я услышала знакомое урчание мотора возвращающегося «кадиллака» .

Я крепко сжала руку Филиппа, лежавшую среди коротких стебельков травы, и, повернув голову, старалась разглядеть, что делается на дороге. Я напряглась, боясь, что не выдержу и помимо своей воли брошусь прямо под машину.

До сих пор не знаю, побежала бы я к нему или нет, но не успела я пошевелиться, как услышала легкий скрип тормозов. Машина затормозила на гравии, но остановилась, только проехав примерно еще пятьдесят ярдов. Сквозь ветки я увидела Рауля. Он посмотрел вверх, туда, где находился Бернар, и дважды нажал на кнопку сигнала. Бернар остановился. Рауль поднял руку. Бернар повернулся и быстро зашагал к машине. Перепрыгнув через канаву, он подошел к дверце машины. Рауль что-то сказал, Бернар покачал головой, потом сделал широкий жест, включающий все окрестные места от того места, где мы лежали, до Дьедонне. Рауль подал ему знак, и Бернар, обойдя машину спереди, сел рядом с ним.

«Кадиллак» медленно проехал мимо нас. Рауль, наклонив голову, зажигал сигарету. Бернар что-то серьезно говорил ему.

Я повернулась к Филиппу, и наши глаза встретились.

Через некоторое время я медленно поднялась и протянула мальчику руку.

— Пойдем, — сказала я, — свернем с дороги и найдем где-нибудь местечко, чтобы поесть.

Мы поели и повернули в лес. Там не было ни души. Через некоторое время тропа, по которой мы шли, вывела нас из дикой чащи куманики и жимолости на небольшую зеленую поляну; и там, не очень далеко от нас к северу, мы увидели наконец голубые просторы озера Леман, проглядывающие сквозь стволы покрытых почками деревьев.

ГЛАВА 17

— Ну вот, — сказала я, — здесь мы немного посидим.

Филипп оглядел уютную поляну. Она была залита солнцем и защищена со всех сторон. Вокруг нас теснились высокие деревья, густой кустарник словно взбирался по горным склонам. Темные падубы и белые, словно кость, стволы ясеня проглядывали сквозь туман молодых березовых листков, ярко-зеленых, как гроздья незрелого винограда. Внизу путаница ветвей круто спускалась к Тонону. Мне казалось, что его яркие кровли и стены домов были от нас не дальше мили. Я видела блестящие шпили, улицы, площадь с пестрыми газонами и белый парапет набережной. В самом городке тоже было множество деревьев: плакучие ивы, словно сошедшие с китайского рисунка тушью; кипарисы, возвышавшиеся над синим простором озера и придававшие пейзажу что-то итальянское; кое-где на фоне яркой стены целые тучи каких-то белых соцветий.

У моих ног протекал ручеек, а немного подальше, укрывшись под тенью ствола упавшей березы, расцветали примулы.

Филипп взял меня за руку:

— Я знаю это место.

— Правда? Откуда?

— Мы были здесь на пикнике. Тут росли колокольчики, и мы ели пирожные.

— Ты помнишь дорогу в Тонон? Как туда спуститься?

Он указал налево:

— Дорога здесь идет вниз уступами, как лестница. В самом низу забор и узкая тропинка. Она ведет к шоссе, и по ней можно выйти к гаражу и магазину, где живет бесхвостый рыжий кот.

— Она выходит на главную улицу?

Он нахмурился, глядя на меня.

— Ну...

— Там много народу, разные магазины и оживленное движение?

— Да нет. Там много деревьев и дома. На ней люди просто живут.

— Жилой район. Что ж, неплохо. А ты сможешь найти дорогу отсюда к вилле Мирей? — спросила я.

— Конечно. Между двумя заборами есть дорожка, по которой можно пройти почти к самому озеру, потом вы спускаетесь все ниже и ниже, там нижняя дорога и ворота. Мы туда всегда ездили на фуникулере.

— Боюсь, что на этот раз нам придется идти пешком. Ну что же, это чудесно, Филипп. Мы почти у цели. А с таким проводником, как ты, — я улыбнулась мальчику, — мы никогда не заблудимся, верно? Немножко позже я попрошу тебя снова рассказать мне о дороге к вилле Мирей, а сейчас, думаю, нам надо остановиться и отдохнуть.

— Здесь?

— Прямо здесь.

Он с облегчением уселся на березовый ствол.

— У меня болят ноги.

— Неудивительно.

— А у вас?

— Нет, ноги не болят, но я не спала прошлой ночью, и если я не отдохну немного, то засну на ходу.

— Как лошадка, — сказал Филипп и захихикал, может быть, чуть-чуть визгливо.

Я погладила его по щеке.

— Конечно, как лошадка. Ну а теперь я приготовлю постель, а ты сделай нам чай.

— Английский чай?

— Конечно.

Трава была сухая, солнце высоко стояло на небе, воздух веял теплом. Встав на колени у мертвого березового ствола, я тщательно разровняла землю, убрала сухие ветки, куски коры и несколько острых камней с нашей «постели» и разостлала свое пальто. Филипп торжественно делил остатки бисквита Уильяма на равные части. Он отдал мне мою долю вместе с половиной шоколадки. Мы ели молча и не торопясь.

— Филипп, — сказала я.

— Да, мадемуазель?

— Скоро мы будем в Тононе. Нам надо идти прямо в полицию.

Он молча смотрел на меня большими глазами.

— Я не знаю, где находится ближайший британский консул, — продолжала я, — а то мы бы могли пойти к нему. Не думаю, чтобы в Эвиане был консул, а в Женеву мы не попадем, потому что у тебя нет с собой документов. Поэтому остается только полиция.

Он все еще молчал. Я ожидала. Думаю, он знал так же хорошо, как и я, что в полиции прежде всего свяжутся с Леоном де Вальми. Через некоторое время он спросил:

— Когда вернется домой дядя Ипполит?

— Понятия не имею. Может быть, он уже приехал, но думаю, нам надо подождать еще немного... пока не стемнеет.

Пауза.

— А где этот ваш мсье Блейк?

— Не знаю. Может быть, где-нибудь в Дьедонне или вернулся в хижину. Но мы... мы не можем ждать его здесь. — Филипп быстро посмотрел на меня, и я поспешно добавила: — Мы можем позвонить из Тонона в «Кок Арди». Они ему передадут. Да, это хорошая мысль. Мы можем попытаться.

Филипп все еще ничего не отвечал. Я с беспокойством посмотрела на него:

— Ты хочешь сразу пойти к дяде? Правда?

Он кивнул.

— Филипп, знаешь, с тобой ничего не сделают, если ты пойдешь в полицию. Мы... мы должны туда пойти. Они будут очень добры к тебе и присмотрят за тобой, пока не приедет твой дядя Ипполит... лучше, чем я. Мы правда должны пойти туда.

— Нет, пожалуйста, не надо, мисс Мартин!

Я знала, что должна настоять на своем. Но меня переубедило не только красноречивое молчание Филиппа, не прикосновение его маленькой холодной руки. И я не очень-то боялась встретиться лицом к лицу с Леоном де Вальми... Но моя злость как-то растворилась, превратившись в усталость, так что мне тяжело было думать, что придется говорить с Леоном де Вальми в присутствии полицейских.

Была еще одна причина. Я признала это, чувствуя холодное презрение к себе. Я могла бы вести себя как подобает с Леоном де Вальми и с полицейскими, но не хотела иметь дело с Раулем. Я дура; больше того, если подвергну риску жизнь ребенка, то я не только дура, но и преступница... но я не пойду в полицию, если у меня нет полной уверенности в том, что Рауль невиновен. Я еще не была готова подвергать испытанию те доводы, которые подготовила в его защиту... не могу идти в полицию... еще не могу. Если им все расскажут, то я не хотела бы при этом присутствовать. Я буду ждать мсье Ипполита и, как жалкий трус, передам все на его усмотрение. Пусть из облаков внезапно спустится бог из машины и займется грязной работой. Я ведь только женщина, трусиха, у которой не хватает мужества на то, чтобы здраво отнестись к собственным рассуждениям.

— Ладно, — вздохнула я. — Мы отправимся прямо на виллу Мирей. Во всяком случае, де Вальми там уже побывали.